«Дом террора» в Будапеште

- Улица Андраши, носившая, как это водилось в Восточной Европе, и имя Сталина – один из самых красивых бульваров Будапешта, связывающих центр Пешта с площадью героев. На неё выходят посольские виллы, всемирно известная будапештская опера, построенная в 1884 году. А за четыре года до здания оперы, в 1880 году, было выстроено и это здание. Поначалу здесь был просто жилой дом, а с 1937 оно перешло в распоряжение фашистского движения Венгрии, а с 1944 года подвальные помещения его превратились в камеры пыток "Скрещенных стрел". После прихода Красной армии и возвращения из московского изгнания венгерских коммунистов здание перешло в руки сначала политической полиции, а потом – венгерской госбезопасности АВХ.

- Не только ответственных за фашистскую диктатуру. Это были и просто гражданские лица, политики из буржуазных партий, крестьяне и христиане. Всякий, кто так или иначе мешал коммунистической власти, мог попасть на Андраши, 60, чтобы уже оттуда отправиться в лагерь. Поскольку подвалов этого здания не стало хватать для заключенных, постепенно пробивались подвальные стены соседних зданий, за короткий срок сложилась разветвлённая подземная тюремная сеть.

- В порядке выполнения распоряжений из Москвы и, разумеется, в рамках богатой собственной инициативы сотрудники госбезопасности выбивали признания для показательных процессов, которые с 1949 года по одному сценарию прокатились по всей Восточной Европе.

Революция пожирала своих детей. Многие коммунисты были убиты, тысячи – арестованы и сумели выжить. Дьёрдь Ходош был отпущен на свободу в 1953, после смерти Сталина, а в 1954 и реабилитрован. После подавления восстания 1956 года Ходош эмигрировал на Запад.

- Это была идея Йозефа Зайера, председателя фракции младодемократов (Фидес) в венгерском парламенте. После того, как посткоммунистическое правительство Дюлы Хорна уступило власть консервативно-либеральной коалиции во главе с премьер-министром Виктором Орбаном, возникли предпосылки и для создания музея. Правительство Орбана учредило "Фонд для изучения центрально- и восточноевропейской социальной истории", и этот фонд в 2000 году купил здание.

- Да, около 700 тысяч венгров (включая военнопленных) были сначала интернированы, а потом отправились в телячьих вагонах в советские лагеря. Около половины – 300 тысяч человек – никогда больше не вернулись на родину. Средствами мультимедийной инсталляции посетителю будапештского музея дают понять, что могли чувствовать высылаемые. Довольно подробно освещена и повседневность советских советников, работа пропагандистского аппарата и юстиции начала 50-х. Воспроизведены помещения для допросов, восстановлены и подвальные камеры. Все эти скучные помещения похожи друг на друга как близнецы – тюрьмы штази в Потсдаме и Хоэншёнхаузене, в Вильнюсе и Будапеште. Задача всюду ставилась одна – физически и психически сломать заключенных. Банальность зла трудно выразить какими-то художественными средствами. Смертные приговоры можно прочитать на мониторах, а у самого выхода из музея висят двести портретов – это руководящие кадры госбезопасности и те, кто пытал заключенных в тюрьме.

- Премьер-министр Виктор Орбан почтил память жертв обеих диктатур и счел своим долгом напомнить, что оба режима были навязаны стране извне. В 1989/1990 годах демократические движения и партии были едины в мнении , что в Венгрии никто не будет мстить за прошлое, сводить счеты. Но не будет и умалчиваний о том, что было совершено. Создание музея, по словам Орбана, и должно стать достойным способом сохранения памяти о жертвах обеих диктатур.

- Выставка построена по хронологическому принципу. Во внутреннем дворе посетителя встречает монументальный танк – символ 20 века. Первые три из тридцати выставочных помещений охватывают период «Скрещенных стрел». Масштабы фашистского террора, жертвой которого пали сотни тысяч венгерских евреев, могут быть показаны при такой экспозиции лишь эскизно.

- Я полагаю, «Дом Террора», открывшийся в феврале, это один из самых интересных исторических проектов в Восточной Европе, знакомящих широкую публику с общественной историей этого региона. Наибольшую озабоченность вызывает у меня истолкование исторических событий. Прежде всего, эта выставка уравнивает преступления нацизма и советской диктатуры, размывает границу между ними. А для того, чтобы сделать это на венгерском материале, нужно серьезно исказить имеющиеся данные. Конечно, можно сказать, что Венгрия попала под полный контроль нацистов только в октябре 1944 года, в результате путча «Скрещенных стрел». Но как можно пренебречь совершенными до этой даты преступлениями? И я говорю не только о депортации евреев в Освенцим, но и о политическом климате межвоенного времени, который, собственно, и подготовила эту страну к холокосту. Антисемитское законодательство 1920, 1938 и 1941 годов даже не обсуждается в экспозиции.

- Вторая вещь, о которой можно говорить как о передергивании, и добровольное участие Венгрии во Второй мировой войне на стороне национал-социалистической Германии. Правительство Венгрии пошло на сговор с Гитлером ради возвращения территорий, утраченных в ходе развала Австро-Венгрии. И тут я вижу совпадение двух тенденций – попытка политической реабилитации венгерского межвоенного режима в целом и его антисемитской политики в частности.

- Да, Дом террора – это не традиционный музей, он организован по образцу пост-модернистских музеев Британии и США. Его можно даже назвать лабораторией вчувствования. Директор «Дома Террора» Марион Шмидт обмолвилась как-то, что музей должен не документировать историю, но дать посетителю почувствовать и потрогать, так сказать, материю террора. Главная задача музея поэтому – не предъявление экспонатов, а обеспечить непосредственное визуальное обращение к эмоциям.

- Вы знаете, мне бы хотелось сказать тут о некоей форме западной интерпретации истории в целом, согласно которой тоталитарная природа национал-социализма и советской диктатуры, которая, если угодно, обеспечила этот проект международной легитимацией. Но я думаю, что именно этот опыт уравнивания советского режима и национал-социализма на примере, так сказать, символического архитектурного объекта, лучше всего показывает, в чем состоит кардинальная ошибочность такого подхода. Я думаю, происходит утрата принципиального качественного различения событий. Речь идет не о том, что советский режим лучше нацистского или наоборот. Легко сказать: и при том, и при другом режиме люди страдали, и всё. Да, люди страдали от обоих режимов, но это были различные типы диктатур, и пострадали люди от обеих этих диктатур по-разному.

Тут получился парадокс: при первых правительствах, которые были у власти в Венгрии непосредственно после распада Восточного блока – и при правом Йожефа Анталла и Петера Боросса, и при пост-коммунистическом Дюлы Хорна, Венгрия совершила выдающийся скачок, открыв все свои архивы венгерским и иностранным ученым. Цель была – прекратить мифологизацию собственной истории, в который были повинны и левые, и правые. В 1997 году мне казалось, что новое поколение венгерских историков покажет путь и иностранным ученым. Но что сделало после прихода к власти правительство Орбана? Оно снова политизировало историю, сосредоточив всё финансирование на институте, пропагандирующем, так сказать, одну историческую картину. Директором института стала советница премьера Мария Шмидт, которая занялась спасением репутации Венгерского правительства с 1919 по 1944 год. Для этого нужно было начать ревизию Холокоста и коллаборационизма Венгрии с нацистской Германией и настойчиво пробивать мысль об «иноземной» природе сталинистской диктатуры 1950-х годов, делая вид, что товарища Яноша Кадара никогда не было на свете.