Историк: Путин и советские мифы

В Центре Сахарова в Москве прошла акция "Антисталин". Она вызвана опасениями тех, кого тревожат настойчивые попытки оправдать деятельность режима, существовавшего в СССР в 1930-е - 1950-е годы, и тем самым укрепить идеологический и ментальный фундамент сегодняшней власти в России. Как переосмысляется сейчас (и переосмысляется ли вообще) опыт советского прошлого? И почему этот опыт так и не стал уроком ни для власти, ни для общества? Об этом московский корреспондент DW Элина Ибрагимова поговорила с историком и культурологом Ксенией Полуэктовой-Кример.

Ксения Полуэктова-Кример: На государственном уровне никакого переосмысления нет. Наоборот: происходит застывание квазиистории. Власть совершает определенную подмену разговора о прошлом, вытаскивая из нафталина советские мифы и вновь вводя их в дискурсивный оборот при помощи телевидения, кино, школьных учебников, церемоний и памятников. Эти апелляции к прошлому - монолог, а не диалог, и попытка подверстать прошлое под текущую политическую повестку.

Страшное, неудобное и трагическое прошлое вытесняется прошлым триумфальным и победным, в котором за "нами" всегда моральное превосходство. Мы всегда - жертва агрессии, никогда - агрессор. В этом победном прошлом фашизм и нацизм - абсолютная мера зла, эталон ужаса и злодейства, а советский режим как бы очищается фактом противостояния с ним, победой в войне и самим масштабом понесенных в этой войне потерь. Сложное, болезненное, многосоставное прошлое покрывается казенной мемориальной бронзой, в которой нет никаких подробностей, деталей. Не видно человека, а видна только мощь государства и режима, который этого человека давил и давит до сих пор. На мой взгляд, нынешняя одержимость победой и войной в России препятствует серьезному, основанному на фактах и этике, прорабатыванию советского наследия и опыта сталинизма.

- Преобладание такого подхода к истории - это следствие политики Кремля или это запрос общества?

- Я думаю, что это двойной процесс. Война превратилась в меру подлинного переживания в российском сознании в то настоящее и героическое, чем можно гордиться, и что, кажется, оправдывает все остальное, совершенное советским режимом, включая ту высокую человеческую цену, которая заплачена за победу. Романтизированное представление о военном опыте, почерпнутое из кино, чрезвычайно привлекательно. В нем - подлинная солидарность, товарищество, подвиг, высшее предназначение. Ведь массовый читатель представляет себе войну не по книгам Быкова, Некрасова или Алексиевич. И есть запрос на эту героику прошлого, чтобы легче было переносить сегодняшние тяжелые материальные обстоятельства, униженность и бесправие, с которыми каждодневно сталкивается среднестатистический россиянин, прислониться к чему-то большому, героическому и безусловно "правильному", вписать себя в некий континуум наследников тех героев, тех победителей. Понятно, что гораздо меньше желающих взять на себя ответственность за дедов из НКВД или из СМЕРШа, потому что это требует отказа от психологических защит-отрицаний и идеализаций.

Властная элита признает Россию преемницей только героического советского опыта, а про все остальное говорится мимоходом: ну, было и было, хватит, наговорились в конце 1980-х - начале 1990-х, и хватит, дескать, демонизировать Сталина. Путин пытается слепить из частей советского мифа какие-то варианты будущего, но оно не просматривается. Снова и снова в ход идет мифологизированное прошлое, которым можно гордиться, извлекать символический моральный капитал...

- И пенять Западу?

- Да. Важно понимать, что активное использование войны в политическом дискурсе совпадает с изоляционизмом и противопоставлением Западу. Так было в брежневское время, когда Победа стала праздноваться и мифологизироваться на государственном уровне, так происходит и сейчас. Нынешняя одержимость власти борьбой с "фальсификацией истории", все эти комиссии и мемориальные законы последних лет - это часть "мемориальных войн". Это реакция на появление институтов и музеев, изучающих советское прошлое в Восточной Европе, в которой Россию не видят "освободительницей".

- Может быть, молодежь, которая выходила с протестами 26 марта и 12 июня, сможет переосмыслить преступления, совершенные советским режимом?

- У молодых людей (тех которых я знаю) есть ощущение, что они не беспомощны, что от них что-то зависит. Сейчас на них реагируют полиция, СМИ и власть. У них появился кураж. Я рада, что на смену демонстративной аполитичности первых сытых лет путинского правления, когда интересоваться политикой считалось чуть ли не дурным тоном, пришла большая осознанность и готовность интересоваться и заниматься политикой. Впрочем, мы себе можем представить только молодежь в крупных, относительно благополучных городах, а не в регионах, где тоже происходят протесты, но они менее интересны СМИ, и где повестка может существенно отличаться от столичной. Но думаю, что раздражение от ханжества казенных учителей, которые помогают "подсчитывать" голоса на выборах и проповедуют патриотизм и "сталин-эффективный-менеджмент", толкают молодых россиян к тому, чтобы начать разбираться в политике и в истории самостоятельно. На эту самостоятельность и внутренний этический стимул и надежда.

Смотрите также: