Для начала расскажу о том, кто я, какое отношение имею к той войне и почему пишу о ней. Ведь я родился в Москве спустя десять лет после ее окончания, и единственные зримые следы, которые видел, - медали моего отца и бабушки, да еще извещение о том, что ее муж и отец моей матери пропал без вести под Вязьмой.
В 1960-70-е годы прошлого века на 9 Мая в разных местах Москвы собирали ветеранов: тут - из авиационного полка такого-то, там - из танковой армии такой-то... Выжившие бойцы московских частей народного ополчения встречались в каком-то парке, и однажды бабушка пошла на эту встречу, взяв меня, третьеклассника, с собой: вдруг кто-то что-то знает, вспомнит о ее муже.
Пушечное мясо "величайшего полководца всех времен и народов"
Что мне запомнилось: и парк был маленький, и людей в нем было немного. Какой контраст с множеством увешанных орденами летчиков авиационного полка такого-то или танкистов армии такой-то, которых нам показывали по телевизору! Ничего удивительного тут не было, как я узнал позже: девять из двенадцати дивизий народного ополчения, наскоро сформированных в июле 1941-го из плохо обученных, частью признанных непригодными к воинской службе москвичей в возрасте от 17-ти до 55-ти лет, были фактически полностью уничтожены уже в первые месяцы боев. Да и остальные понесли страшные потери. Ополченцы стали пушечным мясом "величайшего полководца всех времен и народов", два года братавшегося с Гитлером, обещавшим покончить с любым агрессором "малой кровью, могучим ударом" и допустившего его до Москвы.
Никакой пенсии бабушка за своего мужа долгие годы не получала: ведь он "всего лишь" пропал без вести. Оставшись вдовой с двумя детьми (моей матери было тогда 11 лет, ее брату - всего 2 месяца), она сумела пережить военные годы только благодаря помощи родных и огромному вязальному станку, на котором вязала носки и варежки для фронта. Чем и зарабатывала на жизнь, за что и удостоилась медали "За доблестный труд в Великой Отечественной войне" с профилем Сталина на одной стороне.
У отца были аж две медали: "За победу над Германией" и "За победу над Японией". Орден Отечественной войны II степени он получил позже: его давали всем ветеранам в мае 1985 года. Отец вообще-то мечтал получить к юбилею квартиру: он жил со своей второй женой и с семьей моей сестры - вшестером! - в тесной хрущевской "распашонке". Квартиру "заслуженному ветерану" давно обещали, но и к 40-летию Победы не дали. Отец пережил и 50-летие Победы в этой "распашонке". Так и умер в ней - с горьким чувством, что власти на самом деле наплевать на ветеранов: так, отработанный материал...
Он был родом с Украины, из маленького местечка в Винницкой области. Чудом пережил депортации, голод, тиф... Ему было 14 лет, когда пришли сначала немцы, а потом сменившие их румыны, и, как все евреи этого возраста, обязан был работать, как взрослый. Однажды ему чудом удалось бежать из-под расстрела, в другой раз его до полусмерти избили полицаи, в одну из зим он больше недели пролежал с температурой сорок, а лекарств в гетто никаких не было, и его отец, мой дед, обертывал сына мокрыми полотенцами, чтобы хоть как-то сбить температуру... Отец потерял чуть ли не половину своего веса, но выжил. Я узнал обо всем этом спустя полвека после войны, почти случайно: отец никогда не рассказывал о том, что пережил в гетто.
Красная Армия освободила их летом 1944-го. И отец сразу же пошел добровольцем на фронт, прибавив себе лет: иначе не взяли бы. Вскоре это вскрылось, но домой отца уже не отправили, так что он успел повоевать. Потом его отправили в школу радистов, а оттуда - на Дальний Восток, добивать Японию. Однажды его представили к боевой награде, но потом вычеркнули из списка: все-таки был на "оккупированной территории".
Вторая мировая: судьбы разные - воспоминания похожие
Вторая мировая война была для него, конечно, "Великой Отечественной", а Красная Армия - армией-освободительницей. Кончилось страшное время на грани жизни и смерти, вот что было для него главным. Однажды, когда отец, получавший к тому времени уже немецкую пенсию как узник гетто, гостил у меня в Германии, он разговорился (знал немного немецкий, да и идиш, язык детства, помогал) с тестем одной моей знакомой. Отец вспоминал о своей войне, а тот рассказывал о том, что сам десятилетним мальчиком пережил в конце войны, как их выгоняли из деревень, как он брел под палящим солнцем с теми жалкими вещами, которые удалось унести с собой, и вел за руку младшего брата... Я был поражен: передо мной сидели два старика с такими разными судьбами и с такими похожими воспоминаниями...
Я понял тогда, что война - это ужас и страдания для всех. И Вторая мировая для меня - это именно мировая война. И Отечественная, конечно, для тех, кто представлял это Отечество, но прежде всего - мировая. Мне кажется, очень важно это понять и принять. Потому что речь идет об общей трагедии. Любая война, а тем более такая, чудовищна сама по себе, и вряд ли сегодня надо сравнивать страдания. Наверное, бессмысленно и спорить о том, когда же точно кончилась война в Европе: 8 или 9 мая...
Это вовсе не значит, что все надо забыть и простить. К этому никто и не призывает. Сейчас, спустя 70 лет, в Германии еще судят полуживых эсэсовцев - и правильно, что судят. Но предъявлять на Вторую мировую войну, так сказать, эксклюзивные права, а тем более использовать былую славу и небывалые страдания, перенесенные нашими отцами, дедами, их женами и вдовами, для каких бы то ни было пропагандистских целей, прославляя войну сегодняшнюю, безнравственно.
И, кстати, опасно для своей собственной страны. Потому что и во Вторую мировую Советский Союз, хотя и принял на себя ее главную тяжесть войны, несравнимую с другими странами, все-таки победил не в одиночку. Делать вид, что это как бы было не так, - значит воспитывать менталитет осажденной крепости, который в сегодняшнем открытом мире просто нежизнеспособен и приведет к катастрофическому отставанию страны (привет из Северной Кореи). А если продолжить дальше эту метафору, то ведь в осажденной крепости когда-нибудь кончатся запасы воды и продовольствия, и что тогда остается? Об этом вообще лучше не думать.