Концептуальный театр потомка Афанасия Никитина

Сцена на уровне зрительного зала. С потолка свисают кабели, микрофоны и лампы. На авансцену выходит молодой человек. Здоровается. Говорит: "Сейчас будет спектакль, а потом дискуссия. А теперь я расскажу, о чем пьеса". Спектакль называется "Войцек".

Одноименная пьеса Георга Бюхнера - одно из самых известных драматических произведений в Германии. В основе – реальный случай. Бывший солдат Войцек, обитатель социального дна в Пруссии 19-го века, убил подругу из ревности и был приговорен к смертной казни. Ему отрубили голову. Но, скорее всего, он был невменяем, а потому - неподсуден. Скандальная история стала важной вехой в истории немецкой юриспруденции. Георг Бюхнер истолковал ее по-своему. Его Войцек сходит с ума и исчезает в пруду. Утонул или нет, неясно. Бюхнер отравился рыбой и умер, не успев дописать до конца свою пьесу.

В зрительном зале сгущаются сумерки. Молодой человек на сцене в круге света непринужденно жестикулирует и, судя по всему, не собирается играть. Он реферирует. Выдвигает тезисы, спрашивает, отвечает, приводит цитаты, факты, делает выводы. Темп речи ускоряется. От зубов отскакивают умные фразы. Иногда он спотыкается, запинается, но продолжает говорить. Предисловие явно затягивается. В зале уже совсем темно, но очень весело. Наконец зритель понимает: это и есть спектакль.

Внезапно молодой человек уходит вглубь сцены. Там он становится в неестественную позу и читает Бюхнера, потом слушает радио, потом цитирует Гражданское уложение, первый гражданский кодекс Германии, и, наконец, провозглашает: спектакль окончен, теперь обещанный разговор со зрителем.

Публика аплодирует. На сцену выходят ведущий и режиссер. Громче всех возмущаются школьники. А где же Бюхнер? Где же Войцек? А что Вы хотели увидеть? Режиссер с интересом смотрит в зал. Зал вибрирует от возмущения. Обстановка накаляется. Наконец, один зритель то ли спрашивает, то ли констатирует: дискуссия – это тоже часть представления? Ответ заглушает рев из громкоговорителей. Молодой человек на сцене снова один и снова говорит. Публика понимает, что ее обвели вокруг пальца. Спектакль продолжается.

Режиссера спектакля "Войцек" зовут Борис Никитин. Тридцать лет. Родом из Базеля. Дедушка – аристократ из Одессы, эмигрант революции, среди дальних родственников числится великий русский мореплаватель Афанасий Никитин.

Deutsche Welle: Не страшно провоцировать публику, спросила я у режиссера, ведь могут и побить за обманутые ожидания?

Борис Никитин: "Всякое бывало. Но некоторым нравится идея, что они стали участниками спектакля".

- В театр ходят как на праздник. А вы заставляете думать. Я бы назвала ваш театр концептуальным, как концептуальное искусство, в котором главное – идея.

- Да, пожалуй, это так. Мой театр рассказывает о театре, обо всем, что в нем происходит, о том, как он устроен и как функционирует. Механизмы театра – главное для меня. Зритель, например, и его ожидания - это тоже часть театра. Или вступительное слово драматурга. Это тоже театр, хотя и не является частью постановки. А у меня и зритель, и все закулисные механизмы – часть постановки. У театра есть свой отработанный алгоритм. А я его сознательно нарушаю и смотрю, что происходит.

- Немецкий театр претендует, как известно, на статус критической инстанции. Но вместо интерпретации часто предлагает репрезентацию. Вот, например, такая тема как расизм или отношение к женщине. Что происходит в театре? Там на сцене белый актер лупит темнокожего, а актрисы раздеваются до нага. Но кто-нибудь подумал о том, каково темнокожему актеру или актрисе играть одну и ту же роль жертвы? И все потому, что режиссеру это нравится. Театр репродуцирует те же самые ролевые стереотипы, которые он вознамерился разоблачать. Вот и получается, что с виду - критическая инстанция, а на уровне постановочных механизмов - глухое средневековье.

- Немецкоязычный театр хочет быть критической инстанцией. Но очень часто ролевые стереотипы в театре не разрушаются, а лишний раз закрепляются. Как, например, отрабатывается тема расизма? Белый актер лупит на сцене темнокожего актера. То есть тот снова оказывается в роли жертвы. Или женщины, которым то и дело приходится раздеваться на сцене... Вроде бы режиссер протестует против расизма и шовинизма, а на деле использует тот же самый инструментарий, какой пытается критиковать.

- В изобразительном искусстве саморефлексия – обычное дело. Репертуарный же театр слишком неповоротлив, он не может взглянуть на себя со стороны. Надо заставить его выйти из роли, надо взломать отработанный столетиями алгоритм. Мне нравится играть с театром. Мне неинтересно его просто обслуживать. У него есть свои правила. А я считаю, что полезно любые правила время от времени ставить под вопрос. Если случается сбой в политике, происходят революции. А искусство без субверсии просто теряет всякий смысл.

Автор: Элла Володина
Редактор: Дарья Брянцева