"Мачеха российских городов": Берлин глазами Ходасевича

"Эту книгу обязательно надо прочитать", - подчеркивает рецензент газеты Frankfurter Allgemeine. Речь идет о сборнике стихов Владислава Ходасевича "Европейская ночь", который сейчас блестяще переведен на немецкий язык Адрианом Ваннером (Adrian Wanner). Сборник этот, кроме всего прочего, примечателен и тем, что значительная часть вошедших в него стихотворений одного из самых выдающихся русских поэтов ХХ века написана в Берлине.

Вынужденная эмиграция

Владислав Ходасевич эмигрировал из России в 1922 году, предвосхищая насильственную высылку. Эмигрировал, будучи уже известным поэтом и литературным критиком. Может быть, кому-то в ту пору стихи Ходасевича казались суховатыми, чересчур рассудочными, "прозаическими". В предреволюционные и первые послереволюционные годы его классический, ясный, "пушкинский" или даже "державинский" слог заметно проигрывал в сравнении с яркой, подчеркнуто провокационной как по содержанию, так и по форме модернистской поэзией. Но Ходасевича читали. К нему прислушивались. И он с полным правом мог написать о себе:

"… И каждый стих гоня сквозь прозу,
Вывихивая каждую строку,
Привил-таки классическую розу
К советскому дичку".

Владимир Набоков прожил в Берлине 15 лет, Ходасевич - меньше двух. Тем не менее, это время оставило заметный след в его творчестве. Здесь, в Берлине, была написана значительная часть последнего поэтического цикла Ходасевича - "Европейской ночи". Это тяжелые, горькие, часто фантасмагорические стихи:

"Было на улице полутемно,
Стукнуло где-то под крышей окно.

Свет промелькнул, занавеска взвилась,
Быстрая тень со стены сорвалась.

Счастлив, кто падает вниз головой:
Мир для него хоть на миг - а иной".

Берлин был в первые послереволюционные годы своеобразной столицей русской художественной эмиграции. "Берлин оказался чем-то вроде узловой станции: куда бы ни стремился русский эмигрант, на некоторое время он задерживался в Германии... Берлин оказался наводненным русскими интеллигентами", - писал сын писателя Леонида Андреева. "Немцы были изумлены, даже ошарашены этим вторжением с Востока", - вспоминал его современник.

В Берлине в начале 1920-х годов проживало более 350 тысяч эмигрантов из России. Здесь были десятки издательств, выходило множество книг и газет, в которых публиковались Андрей Белый и Илья Эренбург, Виктор Шкловский и Алексей Ремизов, Владимир Набоков и Николай Бердяев, Алексей Толстой и Марина Цветаева... И, конечно же, Владислав Ходасевич. Причем Берлин Ходасевич - как, кстати и Набоков - не слишком жаловал. Образ Берлина в "Европейской ночи" очень сходен с набоковским: дождь, холод, отсутствие уюта и тепла (душевного тепла, прежде всего):

"Нет, не найду сегодня пищи я
Для утешительной мечты:
Одни шарманщики да нищие,
Да дождь - всё с той же высоты.

Тускнеет в лужах электричество,
Нисходит предвечерний мрак
На идиотское количество
Серощетинистых собак…"

Чужой гранит

Несмотря на то, что Берлин был тогда литературной столицей русской эмиграции, Ходасевич оставался в этом городе чужаком. "Пессимистическим классицистом" назвала его в своей рецензии во Frankfurter Allgemeine Ильма Ракуза (Ilma Rakusa) - сама, кстати говоря, превосходная переводчица, известная, в частности, своими переложениями Цветаевой на немецкий язык. В стихах о Берлине Ходасевич, который всегда был достаточно желчным лириком, дает волю своему сарказму. Урбанистический мир "чужого гранита" ему чужд:

"Всё каменное. В каменный пролет
Уходит ночь. В подъездах, у ворот -

Как изваянья - слипшиеся пары.
И тяжкий вздох. И тяжкий дух сигары.

Жди: резкий ветер дунет в окарино
По скважинам громоздкого Берлина,

И грубый день взойдет из-за домов
Над мачехой российских городов".

В Берлине Владислав Ходасевич жил вместе со своей женой, писательницей Ниной Берберовой, в районе Шарлоттенбург - самом популярном у русских эмигрантов того времени, в пансионе "Крампе", по адресу: площадь Виктории-Луизы, дом 9. Нина Берберова в своих мемуарах рассказывает, что пансион помещался на четвертом и пятом этажах "огромного дома с мраморной лестницей, канделябрами, голой фигурой, держащей электрический факел". Дом этот сохранился до сих пор, только "голая фигура" давно пропала.

Уехав отсюда в теплую и более приветливую Италию, а позже поселившись в Париже, Ходасевич, однако, стихи писать практически перестал. Он окончательно перешел на переводы и прозу, опубликовал прекрасную биографию Державина, напечатал в эмигрантских издательствах множество критических статей, очерков, эссе, литературных портретов. В 1939 году, незадолго до своей смерти, Ходасевич составил из этих портретов книгу "Некрополь" (она вышла в Брюсселе). В сборник вошел и очерк об Алексее Максимовиче Горьком, с которым Ходасевич был близко знаком много лет и даже жил в его доме. Правдивый и противоречивый образ Горького, нарисованный автором "Некрополя", заметно отличается от того канонизированного и отлакированного, к которому приучали советские учебники.

Сейчас и очерк этот, и замечательный сборник стихов "Европейская ночь", и другие книги Ходасевича опубликованы и на родине выдающегося писателя и поэта.