Светлана Алексиевич: Я пытаюсь исследовать человека, живущего на обломках постсоветской империи

По мнению белорусской писательницы Светланы Алексиевич, самое интересное для исследования - это духовный мир человека. Ее книги издаются во всем мире, в том числе и в Германии. Писательница награждена многими международными премиями. В последние 10 лет Алексиевич работает за границей – во Франции, Швеции, Италии и Германии, что дает, по ее словам, возможность свободно писать, но при этом "не изменить своей причастности к тому, что происходит дома".

Deutsche Welle: Насколько известны белорусские авторы и литература в Европе?

Светлана Алексиевич: Во всем мире нет особого отношения к собственно белорусскому, к истории или литературе. Но есть восприятие и интерес к утопии советского человека. Интересно, что это было, какой-то страшный эксперимент. Как выяснилось, не так все просто с опытом советского прошлого, оно нас не отпускает. Оказалось, белорусам сложно строить капитализм под руководством КГБ и бывшего председателя колхоза.

Мои книги выходили и в России, и на Украине, и в Литве. Мы объединены единым советским опытом. А у людей в мире сегодня тоже есть интерес к социализму, но не к той версии, которая была у нас. Выяснилось, что мир идет к этому. Просто тот сталинский вариант, который был у нас, отвратил нас от этой идеи. Но мы, постсоветские люди, с этой идеей еще долго будем разбираться.

- Как бы вы оценили нынешнее состояние белорусской литературы?

- Мы стали заложниками идеологической борьбы. И той добротной белорусской прозы, которая была в советское время, и таких имен, как Василь Быков, Алесь Адамович, Иван Пташников сейчас нет. Сегодня это литература окраинного мышления, литература, не нашедшая себя, литература в революционной ситуации, в которой оказались мы, белорусы, которые выпали из времени и никуда не движемся. Сегодняшняя система остановила развитие нашего народа.

Я с интересом читаю молодых, но это только рассказы. Есть отдельные имена, например, Мария Ровда, Наталка Харитонюк, Павел Костюкевич, Мария Войтюшонок. Владимир Некляев, его стихи. Не знаю, какой он будет политик, но поэт он хороший.

Литература Беларуси раздроблена. В оправдание ситуации можно сказать, что сейчас на всем постсоветском пространстве нет "большой" литературы. Может быть, это время постмодерна такое, и что-то произошло в глобальных мировых идеях. Потерян некий смысл, и единственные энергии, которые работают сегодня, это национальные идеи. Но, по-моему, это идеи прошлого века.

- Насколько верно утверждение, что белорусская литература только та, которая пишется на белорусском языке?

- Скажу о себе. Я не занимаюсь историей только Беларуси или белорусского самосознания. Я пишу историю советской утопии. Утопия говорила на русском языке, и я не представляю, как мои книги можно было написать на белорусском языке. Всегда говорю, что я человек русской культуры. Без Достоевского, Толстого, Чехова я была бы другим человеком, и книги мои были бы другие.

У белорусской литературы совершенно другой захват. У нее до сих пор главный герой - это полуправдивый образ крестьянства, которого уже на самом деле нет, или попытка городского исследования, но оно только повторяет идеи русской литературы.

Что касается того, кто чей, то для меня после Чернобыля мир смотрится совершенно иначе. Я испытала другие чувства, когда ты понимаешь, что ты - не белорус, не украинец, не русский, а представитель биологического вида, который может исчезнуть.

Ты - человек на этой земле. Это и есть философия будущего. А вся эта философия крестьянского выгона, когда пастухи пасут коров и определяют, кто свой, а кто не свой. Конечно, язык - это важно. Но мы живем на развалинах империи, которой не существует только 20 лет. Я думаю, что идущие сегодня процессы гораздо сложней, а все эти обиды - это давно прошедший этап.

- Над чем вы работаете, о чем сейчас пишете?

- Сейчас я заканчиваю свою пятую книгу, она называется "Время "Сэконд-хэнд. Конец красного человека". 30 лет я пишу историю "красной цивилизации". Это был страшный опыт, который в начале был красивой идеей. Но оказалось, что свободный человек, который получился, еще страшнее раба на галерах. Из этого столько всего вылезло.

И я пытаюсь исследовать этого постсоветского человека, который живет на этих обломках империи. В Беларуси Лукашенко задержал развитие, и человек здесь, в отличие от России, еще абсолютно полусоветский.

Я пытаюсь исследовать массовое сознание: какими мы были, когда начинали перестройку, во что мы верили, за что мы любили Горбачева, за что разлюбили. Интересны процессы, как люди, оставшись один на один со своим опытом, когда за них никто не отвечает, переживают это, и с чем они сегодня остались. Я думаю, время проклятий закончилось, и настало время осмысления.

- Ваши книги переиздавались многотысячными тиражами в разных странах мира, печатают ли их в Беларуси?

- Год назад, когда Лукашенко начал заигрывать с Европой, мне разрешили приехать на книжную выставку в Беларусь. Я была рада, а люди стояли больше часа в очереди за автографами. Но это вызвало бешенство у чиновников и представителей альтернативного Союза писателей.

Сегодня мои книги издают в России, там вышел 4-томник на русском языке, их привозят в Беларусь. А в Беларуси меня не издают, никто не рискует издавать. Есть проблема также с распространением. Как сделать, чтобы книга дошла до читателей? Например, я, получив гонорар, сама купила книги 4-томника, привезла в Беларусь и раздавала в библиотеки. Я очень хочу, чтобы меня читали дома, а не только в Европе, где вышло более сотни изданий.

Беседовала Галина Петровская

Редактор: Виктория Зарянка