Журналисты в Ливане: война контентов и контекстов?

Искажается ли фактическая информация о событиях на Ближнем Востоке в сообщениях командированных в эту "горячую точку" журналистов? На этот и другие вопросы ответила корреспондент "Немецкой волны" Карен Фишер, которая только что вернулась из Ливана.

- Можно ли говорить в связи с конфликтом на его юге Ливана о "виртуальной войне"?

- Мне кажется, в данном случае вполне оправданно говорить в том числе и о виртуальной войне, прежде всего, о войне фото- и видеокадров. То, что мы видели в Европе, были, в первую очередь, фотографии и видеосъемки разрушенных домов и дорог на юге Ливана. Они как бы содержали упрек в адрес Израиля: посмотрите, что израильтяне сделали с этой страной. И, отправляясь в Ливан, я представляла себе как раз такую же картину.

Но я была поражена тем, что на самом деле многое выглядит совсем по-другому. Я не хочу сказать, что не было разрушений. Но они были большей частью результатом точечных ударов. Например, на юге Бейрута не осталось ни одного автомагистрального моста, но есть возможность объезда.

Или еще один пример. На старенькой, взятой в аренду машине с маломощным двигателем я побывала в самых удаленных уголках страны. Поэтому когда сегодня гуманитарные организации заявляют, что они не могут оказать помощь ливанскому населению, потому что инфраструктура полностью разрушена, я спрашиваю себя, на каких же машинах они ездят?

На юге Ливана также уничтожено не все. Я была, например, в селении, которое в самом прямом смысле слова сравняли с землей, но в двух километрах от него находится другое селение, где на домах нет ни единой царапины. Меньше всего пострадали, кстати, населенные пункты, в которых проживают преимущественно христиане.

Так вот, находясь там, никогда и не подумаешь, что совсем недавно в этом районе шла война. И вот такого объективного освещения событий, прежде всего, о настоящих масштабах разрушений, по моему мнению, не было. Преобладала шаблонная подача информации, в черно-белых тонах. К тому же легче было сказать, что южный Ливан полностью разрушен, чем вдаваться в детали, потому что проблемы этого конфликта комплексные.

- То есть можно сказать, что журналисты занимаются манипулированием общественного мнения?

- Я думаю, что между преувеличением и манипулированием существует тонкая грань. На мой взгляд, в Ливане можно было увидеть и то, и другое. Следует сказать, что радиожурналисты более свободны в освещении событий, потому что мы не зависим от видеоряда. А фото и видеокадры сильнее всего воздействуют на эмоциональное состояние.

Конечно, можно говорить и о манипулировании. Например, я нередко встречала людей в южном Ливане, которые говорили мне: "В микрофон я ничего говорить не буду. Если ты мне заплатишь, тогда другое дело, тогда я скажу все, что ты хочешь услышать". Люди не сами до этого додумались. Значит, некоторые журналисты, в том числе и зарубежные, просили их это сделать…

Многие жители Ливана действительно открыто общаются с репортерами. Но здесь опять же задаешься вопросами: почему они такие открытые и буквально тащат тебя посмотреть на их дом, на разрушения? Причем часто это дома, где лишь разбиты окна и видны следы от нескольких пуль.

Так вот, осколки никто не убирает. Владельцы сидят и ждут, когда к ним придут и заплатят компенсацию. А сообщения СМИ служат как бы доказательством того, что эти люди действительно нуждаются в компенсации.

- Уже после того, как вы увидели, как живут сегодня люди в южном Ливане, попадались ли вам на глаза фотографии или видеозаписи, которые на самом деле являются примером манипулирования общественным мнением?

- Да, ярких примера было два. В первом случае речь шла о телевидении. Журналист вел репортаж из портового города Тир в Ливане. За его спиной было разрушенное здание, и он рассказывал о том, сколько всего было уничтожено в результате ракетно-бомбовых ударов.

Так вот, я была в Тире всего за несколько часов до этого репортажа. И я точно знала, что в городе были разрушены несколько домов, в том числе и тот, перед фасадом которого вел репортаж этот журналист, есть несколько воронок на улицах, но город никто с лица земли не стирал.

Другой пример. По дороге, идущей параллельно границе с Израилем, была пущена ракета. Но она не разорвалась, застряв в асфальте. Я ее сфотографировала. И ту же самую ракету я на следующий день увидела на первой полосе в газете Jordan Times. Только на заднем плане были теперь дома и играющие дети, но ни тех, ни других там, в действительности, и в помине не было. Поэтому в данном случае речь идет о манипулировании.

- Но в том, что журналисты сообщают только о черных сторонах, виноваты, наверное, и редакции. Ведь они просят своих корреспондентов передать им как можно более драматичный материал. Кроме того, редакции наверняка говорят: попробуй объяснить всю ситуацию очень просто, а журналисты оказываются заложниками таких заданий.

- Да, редакции давят на корреспондентов на местах, потому что у них есть свои представления о том, какой материал журналисты должны передать. И поэтому когда репортер говорит редакции, что, к сожалению, не может рассказать то, что они просят, потому что этого не происходит, редакция еще и упрекает его: мол, у других это есть. Поэтому сообщения в СМИ приобретают уже собственную логику развития, которая может разительно отличаться от того, что происходит на самом деле.

Например, одному моему коллеге с телевидения позвонили из редакции и сказали, что им хотелось бы увидеть плачущую семью на фоне разрушенного дома. Он им сказал, что он такую семью не нашел. Наверное, потому, что никому заплатил. Потому что иначе он, пожалуй, очень быстро нашел бы семью, которая бы поплакала по его заказу.