"Раковый корпус" в Потсдаме

У потсдамского театра Hans Otto Theater, который сейчас носит имя актера Ханса Отто (Hans Otto), коммуниста, убитого нацистами в 1933 году, очень давние традиции. Его предшественником был открытый более 300 лет назад "для развлечения местных жителей" королевский театр, в котором ставили музыкальные спектакли. Сейчас в Потсдаме решились на инсценировку "Ракового корпуса" Александра Исаевича Солженицына - произведения, которое, кстати, впервые было опубликовано именно в Германии, в далеком 1968 году, за два с лишним десятилетия до публикации романа на родине писателя.

Амбициозность замысла потсдамского театра уже сама по себе заслуживает уважения. Дело не только в том, что главное в "Раковом корпусе" - это борьба с болезнью и смертью, что требует от постановщиков и актеров особенного такта и чувства меры. Не менее трудны для сценической интерпретации стиль и форма романа (сам автор, кстати, часто называл его повестью), его полифонический характер. Прибавьте к этому несколько дидактически выписанные диалоги о смысле жизни, "плакатные" политические и идеологические дискуссии - и вы поймете, что перед театром стояла трудная задача.

С почтением к оригиналу

Идеально решить ее не удалось. Слишком много поучительных сентенций, слишком жирной красной нитью проходит через весь спектакль солженицынский императив: "Коммунизм - это раковая опухоль". Так ли уж необходима эта политинформация "наоборот", уместная во второй половине 60-х годов, когда писался роман, и странно звучащая сегодня, спустя два десятилетия после краха "соцлагеря"?

Автор сценического варианта "Ракового корпуса" Джон фон Дюффель (John von Düffel) и режиссер Тобиас Веллемайер (Tobias Wellemeyer) очень почтительно отнеслись к тексту Солженицына. Может быть, даже излишне почтительно. На сцене - полтора десятка персонажей, что для современного немецкого драматического театра - нечастое явление. Но опять-таки: авторы спектакля хотели, чтобы инсценировка максимально отражала замысел Солженицына, в данном случае - представить широкую панораму советского общества в первые годы после смерти Сталина. Страшный 13-й - раковый - корпус больницы собрал и обезличил, вырвав из привычной обстановки, людей самых разных возрастов, социальных слоев, мировоззрений, жизненного опыта.

Сцена производит жутковатое впечатление: пролет лестницы, покрашенный в неопределено-казарменный цвет, круглые стеклянные светильники, больничные кровати, которые в течение всего спектакля постоянно передвигают с места на место, красная цифра "13" наверху... И тяжелобольные: потерявшие надежду на выздоровление, жалкие и жалующиеся... Для создания соответствующей атмосферы этого было бы вполне достаточно, но постановщик добавляет мрачных красок: одного из пациентов рвет, другой не знает, куда деть свой анализ мочи. И все это сопровождается "волнительной" музыкой.

Мрачный натурализм

Веллемайер перебарщивает с натуралистическими деталями. Попытки несколько снизить этот натурализм и некоторую прямолинейность диалогов с помощью лирических или, точнее, поэтических отступлений не всегда удачны: реальность оказывается сильнее. Так что и без Сталина, появляющегося на сцене в виде истерзанного Иисуса, и без символической фигуры неопределенного пола со свечами, и без дымовых эффектов, наверное, можно было бы обойтись, как, впрочем, и без церковных хоралов или залихватского псевдоодесского бита.

Надо, однако, заметить, что упомянутые прямолинейные диалоги, напоминающие обмен лозунгами, - это почти дословный Солженицын. Роман "Раковый корпус", как часто замечают критики, грешит риторической дидактикой. И тут надо отдать должное театру, причем как театру вообще, так и потсдамскому в частности. Текст Солженицына играют актеры - живые люди. И поэтому "литературщина" уходит, морализаторские сентенции обретают порой жизнь и страсть, которую писателю передать не удалось.

Великолепен актер Йон-Кааре Коппе (Jon-Kaare Koppe) в роли аппаратчика Русанова, не желающего верить в то, что у него рак, и уверяющего всех, что попал в больницу "для народа" случайно. Он предстает не монстром и не карикатурой, а человеком, который с поразительной энергией, искренностью и упорством не желает признавать очевидные факты, идет ли речь о раке горла или о сталинских преступлениях. Таких людей наверняка и вы встречали.

Немецкий финал

Второе действие спектакля, который идет больше трех часов, держится прежде всего на Вольфганге Фоглере (Wolfgang Vogler). Он играет Костоглотова - "альтер эго" Солженицына, ссыльного, с недоверием относящегося к традиционной медицине и к врачам, вообще к науке, излечившегося от рака и возвращающегося в ссылку (как это было в действительности с самим Солженицыным).

Спектакль кончается чуть ли не так же мрачно, как и начинался. Такой финал - вполне в духе постановки и, как кажется, понятнее немецкому зрителю. Солженицынское, очень русское морализаторство на тему "чем жив человек?" показалось бы немцам ложно-пафосным. Пессимизм оставшихся умирать в раковом корпусе они разделяют с бóльшим пониманием.

Устарел ли Солженицын? Ваше мнение: [email protected]