Правозащитник: мы игнорируем закон об "иностранных агентах"

Андрей Юров - правозащитник со стажем, он занимается деятельностью по защите прав граждан в России, Беларуси, Киргизии и Грузии с 1988 года. Юров является директором по развитию Московской Хельсинкской группы (МХГ) и почетным президентом Молодежного правозащитного движения (МПД), штаб-квартира которого находится в Воронеже. В интервью DW он рассказал о том, почему крупные некоммерческие организации в России намерены игнорировать закон об "иностранных агентах".

DW: Как новый закон сказывается на деятельности НКО?

Андрей Юров:Он уже сейчас начинает мешать. В умах граждан оседают такие словосочетания, как "иностранные грантодатели". Слово "агент" имеет в русском языке негативную эмоциональную окраску. Сейчас уже даже некоторые благотворительные организации, помогающие детям или животным, опасаются, что этот закон будет применен в отношении их.

Я считаю, что он нанесет вред многим организациям, а пользы не будет никому. Закон никак не ограничит деятельность реальных политических агентов, которые, может быть, и есть в России. Но действуют они точно не через НКО. Настоящие иностранные агенты - это те, кто сидит в российском парламенте, имеет акции зарубежных фирм, недвижимость за границей, чьи дети и жены живут за рубежом. Они вывозят деньги из России и фактически служат иностранным интересам.

- Как отреагировали на новый закон члены Московской Хельсинкской группы и Молодежного правозащитного движения?

- Мы решили этот закон игнорировать. Мы не будем регистрироваться в качестве "иностранных агентов", потому что не считаем, что мы занимаемся политической деятельностью. Мы ведь не боремся за власть и никак не участвуем в выборах. А защита прав - это не политика. Однако в законе дана неправовая формулировка политической деятельности. Это может привести к произвольной ее трактовке чиновниками.

- Что вы будете делать, если власти все-таки посчитают, что организации, в которых вы работаете, подпадают под действие закона?

- Мы будем сопротивляться. Мы будем подавать жалобу в Европейский суд по правам человека, действовать через международные структуры и добиваться отмены этого закона. Ну почему я должен объявлять себя иностранным агентом, если я служу гражданам России и других стран СНГ? Даже если я получаю деньги от международных фондов, я ведь не действую по их наставлению. Мы защищаем Конституцию России.

- А вы не думали о том, чтобы отказаться от помощи из-за рубежа и, тем самым, точно выйти из-под действия нового закона?

- Проблема в том, что правозащитное движение в России не может существовать без иностранной помощи. Потому что в Российской Федерации практически нет фондов, которые бы давали деньги на любую правозащитную деятельность и не ставили бы при этом никаких условий. Мы бы с удовольствием брали деньги у российских фондов или у населения.

Я не верю в то, что при нынешнем состоянии гражданского общества в России такие фонды в ближайшее время возникнут. На сайте МХГ висит объявление о пожертвованиях. Толку от него нет. Видимо, нынешний средний класс не считает права человека важной темой.

- В то же время многие говорят о том, что благотворительность в России на подъеме.

- Благотворительность - это другое. Это про то, какой я хороший. А правозащитная деятельность означает, что надо защищать права людей, которые многим не нравятся. Например - заключенных, этнических или сексуальных меньшинств. Только очень продвинутые граждане и бизнесмены могут понять, что надо защищать права всех.

- Как изменилась за последние 20 лет условия, в которых работают российские правозащитники?

- По некоторым пунктам они улучшилась, например, что касается наблюдения за тюрьмами и полицией. По другим показателям - ухудшились. Мне кажется, в 1992 году гражданское общество в чем-то было сильнее, чем сейчас. На митинги было готово выйти больше людей.

По моим подсчетам, с 2000 года количество неполитических гражданских организаций в России - экологов, антифашистов, правозащитников - уменьшилось примерно в десять раз. Причин для этого несколько. Это и отношение населения, его желание жить в обществе потребления, и давление власти, и политика иностранных доноров.