Сюжеты умолчания в Германии и России

Неожиданный, на первый взгляд, успех выпал в Германии на долю романа Сергея Лебедева "Предел забвения", который в немецком переводе называется несколько иначе: "Небо на их плечах" ("Der Himmel auf ihren Schultern"). Книга эта, возвращающая в сталинские времена, рассказывает, в первую очередь, однако, не о лагерях и репрессиях, а о дне настоящем и о крови прошлого, которая течет в нас, сегодняшних. Очень серьезная, глубокая, искренняя и зрелая книга. В России она вышла два года назад, в Германии - этой весной, и здесь уже продано три с половиной тысячи экземпляров. А в июне немецкие критики назвали ее книгой месяца.

Deutsche Welle: "Предел забвения" - очень русская, российская книга: и по теме, и по материалу, и по тому тяжелому грузу, который приходится нести герою и читателю. Но роман очень хорошо читается в Германии. Чем он интересен немецкому читателю?

Сергей Лебедев: Мне как раз кажется, что эта книга - не русская в том смысле, что русские книги по всей этой теме в целом обычно не дают выхода. Повествование заканчивается на какой-то высоте страданий, и героям, как и читателям, приходится с этим жить. Это остается навсегда. А у меня есть выход: ты что-то прожил, что-то понял и этим пониманием избываешь страдания до конца. И по моему опыту общения с немцами я знаю, что, несмотря на очень серьезную работу по преодолению прошлого, проделанную после войны, внутри семей, внутри поколений еще остались сюжеты умолчания.

- Наверное, поэтому один из критиков назвал книгу "романом об освобождении". Что меня, кстати, удивило, потому что действие развивается совершенно по-другому: речь все время идет о закрепощении, о том, как все сильнее становится зависимость героя от "Второго деда", мрачного персонажа, зависимость даже кровная. Где же тут освобождение?

- Освобождение вот в чем. При всей множественности образа жертв тот, кого можно назвать палачом, убийцей, остался фигурой без лица. Прошел сквозь дверь силуэтом - и нет его. Все эти люди фантастически растворились, мимикрировали в 60-70-е годы. В романе так говорится про "Второго деда": он достиг монашеского совершенства в своей маскировке. Процесс освобождения как раз и состоит в том, чтобы наделить его плотью, характером, воззрениями. Освобождение - когда ты осознаешь: не безличные силы истории все это совершали, а вот этот конкретный человек.

- И что делать с этим человеком? Вне зависимости от того, что происходит в романе, и куда герои привели автора, как вы считаете: должен ли главный герой простить "Второго деда" - начальника лагеря, палача, погубившего множество людей, но спасшего его, героя романа, ценой своей собственной жизни?

- Вы знаете, весь совокупный разговор о сталинских временах и лагерном прошлом с конца восьмидесятых годов крутился вокруг этих вопросов: кого прощать? за что? а вот если он так поступил, можно простить? а если это сделал, нельзя? Какое-то бесконечное перетягивание каната, поиски критериев, спор с непримиримостью Шаламова... Моя книга - не про прощение, а про то, как без бесконечных разговоров "простить-не простить" выйти из этого заколдованного круга, освободиться от наваждения. Если позволено будет такое сравнение: речь идет о старой пластинке, которая заедает на одном и том же месте, и она повторяет бесконечно один и тот же пассаж, а нужно, чтобы звучала дальше.

Скажу, возможно, довольно рискованную для немецкой аудитории вещь. Я побывал в Германии в нескольких мемориальных комплексах, созданных на месте бывших концлагерей. И было летучее чувство узнавания - не самого лагеря, а того, что произошло во времени. Атмосфера, стилистика напомнила мне Петрищево, мемориал Зои Космодемьянской, куда когда-то всех возили в пионерском возрасте. У этой стилистики, этих символов, этих конструкций есть свой, отведенный им срок жизни, и то, что 60, 50, 20 лет назад волновало, теперь завершается.

- Скажем так: становится рутиной... Но вернемся к "Пределу забвения". Одна из тем романа, я бы сказал, один из главных его лейтмотивов - несостоявшееся покаяние. Наступит когда-нибудь такой день, когда Россия, российское общество почувствует необходимость этого покаяния? Или оно останется уделом отдельных людей?

- Не будет в России уже никакого покаяния. Момент для этого был упущен в 80-е годы. Работая над романом, я прочитал подшивки почти всех перестроечных газет. И несмотря на то, что публикаций о "проклятом прошлом" была масса, в основе их лежало ощущение: наша задача - открыть двери правде, а уж она, как в сказке, все сделает сама. И не надо за ней ничего: ни правовых действий, ни общественных каких-то шагов, ни художественного переосмысления. Все сделает правда сама.

Но памятник отсылает к памяти. А здесь было что-то вроде сноски на несуществующую книгу. Теперь же уже поздно. И все, что мы можем сейчас сделать: писать для очень многих, кто и так идет по этому пути без нас.

Sergej Lebedew
"Der Himmel auf ihren Schultern".
S. Fischer Verlag, Frankfurt a. M. 2013