Выставка во Франкфурте: Новое "коллективное действие" московского концептуализма

Во франкфуртском музее "Ширн-Кунстхалле" открылась выставка "Тотальное просвещение. Московское концептуальное искусство 1960-1990".

Выставка продолжает цикл экспозиций, посвященных русскому и советскому изобразительному искусству 20-го века. В 1992 году в "Ширн" проходила выставка "Великая утопия. Русский авангард 1915-1932", в 2003 - "Фабрика мечты. Визуальная культура эпохи Сталина". Московский концептуализм, следуя этой логике, третья важная веха в истории российского изобразительного искусства 20-го века. Тем не менее, на Западе этот художественный феномен практически неизвестен. Известны отдельные представители: Илья Кабаков, Эрик Булатов, Виталий Комар и Александр Меламид, Борис Михайлов, Дмитрий Пригов. Но рядовой западный зритель, да и иной профессионал, вряд ли сможет сходу определить их принадлежность к московской группе и уж тем более назвать других участников движения и его суть. Дело несколько усложняет то обстоятельство, что московский концептуализм функционирует на уровне идей и подтекста, и специфику его существования в форме коллективного действия не передаст даже самая пространная аннотация. И даже прекрасный 400-страничный каталог, изданный в виде книги с фотографиями работ, кураторскими текстами и текстами самих художников, еще не гарантия того, что западный зритель поймет именно то, что имел в виду, например, Юрий Альберт, поместив на холст надпись: "Что нашли хорошего в этих мухоморах?"

Тем не менее, первая обзорная экспозиция "Тотальное просвещение. Московское концептуальное искусство 1960-1990" выполняет свою сверхзадачу: показывая свыше 130 работ трех десятков художников в контексте их существования в едином пространстве, выставка дает западной публике возможность получить систематическое представление о том, что это за искусство, как оно сформировалось, как функционировало и почему о нем теперь говорят в прошедшем времени.

На вопросы Deutsche Welle о судьбе московского концептуализма ответил куратор выставки Борис Гройс.

Deutsche Welle: Признание и слава чаще всего приходят после смерти. Какой диагноз вы поставите московскому концептуализму?

Борис Гройс: Его протагонисты еще живы, и они еще все хорошо функционируют как отдельные художники. Но, конечно, общая среда московского концептуализма - это уже дело прошлого. Как коллективный феномен, московский концептуализм завершил свое существование, и теперь можно только радоваться тому, что отдельные его участники продолжают процветать.

- Московский концептуализм был ответом на тотальную советскую идеологию. Но и в нынешней России с ее новым патриотизмом, с попытками возрождения культа Сталина, достаточно поводов для оппозиции и рефлексии. Не рано ли отправлять московский концептуализм на, безусловно, заслуженный отдых?

- Я думаю, молодые художники должны этим заниматься. И те, кто этим занимается, стоят в традициях московского концептуализма. Я думаю, что сейчас ситуация, с которой мы имеем дело в России, это не только Сталин, это еще и Дима Билан. Мы имеем дело с чрезвычайно мощным феноменом развитой массовой культуры. И, конечно, хорошо было бы, если художники этот феномен тоже рефлектировали, и многие это делают. Виноградов и Дубосарский, например, вообще многие художники из галереи Марата Гельмана, "Синие носы" и другие. Есть и совсем молодые художники, которые себя ощущают как бы наследниками московского концептуализма. Но сейчас уже другая историческая ситуация и другие художники.

- А как ощущаете себя вы, участник московского концптуализма, в роли живого музейного экспоната на этой выставке во Франкфурте? Что преобладает: ностальгия или радость, что вот, наконец, свершилось, пришло признание?

- Я выступаю в двойной роли: экспоната и куратора. И это довольно приятная роль, потому что еще Ницше говорил, что приятнее быть произведением искусства, чем художником. Но, с другой стороны, для того чтобы быть произведением искусства, нужно себя еще и выставить. Я делаю и то и другое, и, конечно, я тоже иду каким-то своим путем с того времени. Речь идет не только о ностальгии, речь идет действительно о желании реконструировать важный, на мой взгляд, период в истории.

- Период, который охватывает выставка, завершается распадом Советского Союза. Политика поставила точку в истории московского концептуализма? Почему все-таки распалась группа?

- Это связано с эмиграцией, конечно. Для московского концептуализма была важна коллаборативность: люди жили в одном и том же пространстве, в одном и том же пространстве общались, делали работы и так далее. Эмиграция привела к тому, что это единое пространство распалось, и люди стали жить в разных местах, и каждый пошел своим путем. Но одновременно, я бы сказал, что мы все следим друг за другом, не теряем друг друга из виду. Я бы не сказал, что группа распалась, что она превратилась в какие-то враждебные лагеря, просто каждый идет своим путем.

- Помимо того, что вы и многие ваши друзья-концептуалисты живут сейчас в Германии, мне эта страна представляется оптимальным местом для музейной реконструкции истории московского концептуализма. Все-таки свое тоталитарное прошлое…

- Германия, действительно хорошая страна для такой выставки. Кстати, и Испания, где она будет потом показана, тоже прошла франкизм. Безусловно, страны, которые сталкивались с тотальными художественно-идеологическими проектами, были более восприимчивы к этой проблематике. В отношении Германии еще очень важно то, что здесь после войны сложилась очень большая традиция вообще искусства. Немецкое искусство - очень сильное, и сильная традиция экспозиционная, критическая и так далее. В области искусства Германия лидирует в международном масштабе даже в сравнении с США и Великобританией. Поэтому Германия - очень хорошее место для того, чтобы делать такие проекты. Здесь люди умеют это делать, и хорошо это делают.

- Хорошая музейная экспозиция, как правило, поднимает рыночную стоимость экспонатов. Ожидаете вы, что подобное произойдет с работами московских концептуалистов после вашей выставки, и что интерес к художникам повысится со стороны кураторов?

- Думаю, да, произойдет и то, и то. Рыночный успех многих русских художников не повредил им в общественном сознании. Но с другой стороны, понятно, что без рефлексии контекста, то есть понимания того, в какой культурной ситуации возникло искусство, функционировало и продолжает функционировать, это искусство бессмысленно, это просто собрание каких-то вещей, в принципе собрание мебели или украшений для квартиры. На Западе функционируют две системы параллельно, рынок и музейная система, система художественного образования. В России, к сожалению, я этого баланса пока не вижу. У меня такое впечатление, что все связанное с коммерцией развивается довольно быстро, динамично. Но художественные институции, художественное образование от этого отстает. На Западе нет такого резкого противостояния, есть постоянное желание найти баланс.

- Какая будет ваша следующая выставка, посвященная российскому искусству?

- Об этом я еще не думал. Сейчас я готовлю в сотрудничестве с известным куратором Петером Вайбелем выставку в Карлсруэ об искусстве новых религиозных радикальных движений, в частности, фундаменталистского ислама или фундаменталистских протестанстких движений в Америке. Как видите, я продолжаю быть заинтересован в связи искусства с идеологией, хотя и в других формах.

- А новое российское искусство?

- По меньшей мере, сейчас оно не находится в непосредственной сфере моего внимания, но я внимательно слежу за тем, что происходит.

- Ваш прогноз: будет публика на выставке московского концептуализма?

- Станет ли выставка магнитом для публики, предсказать трудно. Много факторов работает. Но будет пресса, это я знаю очень хорошо. Будет очень много публикаций на эту тему, не только в Германии, но и в Америке. Интерес СМИ очень большой.

Элла Володина